В современных либеральных изданиях Северную Корею часто именуют "бывшей советской марионеткой", сравнивая ее с государствами Восточной Европы. Однако те, кто имел дело с КНДР в семидесятые и восьмидесятые годы, хорошо понимают, насколько далеко это утверждение от истины.
Ким Ир Сен когда-то взял власть при советской поддержке, но уже в середине 1950-х гг. ему удалось переиграть советских дипломатов, которые поначалу наивно думали, что создают послушную марионетку. Укрепив свои позиции, Ким Ир Сен отделался от советского контроля и беспощадно расправился с просоветскими и прокитайскими элементами в своем окружении (да и в обществе в целом). В отличие от большинства «братских стран», Пхеньян отнюдь не следовал в фарватере Москвы. Наоборот, сплошь и рядом он предпринимал действия, которые откровенно противоречили советским интересам.
Несмотря на это, СССР десятилетиями оказывал КНДР экономическую поддержку - ведь укрепление коммунистического режима в Пхеньяне в целом отвечало политическим и военно-стратегическим интересам Москвы. Поддержка эта принимала самые разные формы: предоставление льготных кредитов, отсрочки платежей, поставки стратегического сырья и по субсидируемым ценам. Москва была готова мириться с постоянными задержками платежей и поставок, а также принимать по бартеру низкокачественную северокорейскую продукцию. Фактически, советско-северокорейская «торговля» представляла собой своеобразную форму субсидирования Пхеньяна. Москва закрывала глаза на финансовые убытки, так как в обмен получала стратегические и политические преимущества.
Точная оценка объемов советской помощи невозможна, так как она носила непрямой характер, и представляла собой обмен нефти и танков на вонючие сигареты и плохие ватники по заведомо искажённым в пользу КНДР клиринговым (то есть бартерным) ценам. Однако решающее значение «советского фактора» видно из того, что прекращение скрытых советских субсидий в 1990-1991 гг. вызывало в Северной Корее острейший экономический кризис. На протяжении 1990-1998 гг. ВВП КНДР сокращался и в итоге уменьшился почти в два раза. В настоящее время ВВП на душу в КНДР составляет, по разным оценкам, от 400 до 800 USD (против приблизительно 10 тысяч долларов на Юге).
Одно время Пхеньян пытался строить отношения с Западом в том же стиле, к которому привык в отношениях с СССР. В 1972-1977 гг. КНДР закупила на Западе немало оборудования и потребительских товаров - а потом наотрез отказалась платить по счетам. Результатом стало увеличение внешней задолженности на дополнительные 0,8 млрд.дол. и подрыв кредитного рейтинга страны. Ни о том, ни о другом пхеньянские дипломаты, похоже, особо и не беспокоились: долги выплачивать они все равно не собирались (как не выплачивали их СССР и Китаю), а о значении кредитного рейтинга, скорее всего, просто не догадывались.
На содержании у врага
Старые уроки не пропали даром. В последние годы КНДР строит экономические связи с Южной Кореей по принципам, сформировавшимся еще во времена ее торговли с СССР. Фактически к Южной Корее сейчас перешла та непростая роль, которую десятилетиями играли СССР и Китай: Сеул превратился в важнейшего спонсора Северной Кореи, с которой он, с международно-правовой точки зрения, по-прежнему находится в состоянии войны. Решение это продиктовано политическими соображениями, но ведет оно к парадоксальным экономическим последствиям.
До 1989 гг. никаких экономических контактов между Севером и Югом не существовало. Развитию торговли препятствовали политические и военные соображения. Север опасался, что вместе с южнокорейскими товарами в страну проникнет тщательно скрываемая властями правда об экономическом превосходстве Юга, а Юг не хотел торговлей усиливать своего главного противника.
Только с 1989 г. южнокорейские власти стали выдавать своим компаниям разрешения на сделки с северокорейскими партнерами. Поначалу большинство сделок были невелики по объему и сводились к закупке всяческой северокорейской экзотики. Женьшень, сигареты, алкогольные напитки, помеченные надписью «Сделано в КНДР», с ажиотажем раскупались южнокорейской публикой - недавний запретный плод, как известно, сладок. Со временем появились и более серьезные сделки, а также и инвестиции. Немалую роль сыграл тут приход к власти в 1997 г. новой администрации Ким Тэ Чжуна, которая стала проводить в отношении Севера «солнечную политику» - политику уступок и максимального благоприятствования.
С самого начала торговля Севера и Юга носила несбалансированный характер. В 2001 г. южнокорейский экспорт на Север составил 226,8 млн. дол., а встречные поставки с Севера - лишь 176,2 млн. дол. Наиболее заметными статьями экспорта на Север в последние годы являлись удобрения и ткани, а на Юг поставлялись продовольственные товары (в первую очередь - всякая экзотика: «водка на змее», кэсонский женьшень и т.п.) и готовая одежда. Сам по себе товарооборот в 403,0 млн. дол. для Южной Кореи ничтожен - это 0,1% от всего внешнеторгового оборота страны. Для КНДР значение межкорейской торговли сейчас несравнимо выше. Для Пхеньяна «антинародный марионеточный режим» сейчас является третьим по значению внешнеторговым партнером. 403,0 млн дол. - это примерно 18% всего объема северокорейской внешней торговли, который в 2001 г. составил 2,27 млрд. дол. - в 170 раз (!) меньше, чем на Юге. При этом около 70% внешнеторгового оборота КНДР приходится всего на три страны - Китай (740 млн. дол.), Японию (475 млн.) и Южную Корею.
Кстати, среди торговых партнеров КНДР Россия занимает сейчас скромное 9-е место (ступенькой выше находится Гонконг, ступенькой ниже - Испания). Товарооборот КНДР с Россией в 2001 г. составил 68 млн. дол. - в 11 раз меньше, чем с Китаем, в 2 раза меньше, чем с Таиландом.
Помимо торговли, существуют и иные формы экономического взаимодействия обеих Корей. Объединяет их одно - неравноправный характер сотрудничества, которое обычно представляют собой субсидирование Севера Югом. Типичным примером является, например, проект KEDO. Он появился на свет в 1994 г., когда Северная Корея согласилась поставить свои ядерные исследования под международный контроль. До этого на протяжении нескольких лет северокорейские власти неоднократно намекали, что они то ли уже обзавелись, то ли вот-вот обзаведутся ядерным оружием. Сложно сказать, насколько эти намеки были обоснованы. Не исключено, что с самого начала они были блефом, направленным на получение прямой и косвенной иностранной помощи.
В обмен на отказ от собственной ядерной программы Северная Корея потребовала безвозмездной помощи в развитии атомной энергетики (ведь официально все ядерные исследования велись, само собой, «исключительно в мирных целях»). Для этой цели и был создан консорциум KEDO, участие в котором наряду с Южной Кореей принимают США, Япония и - символически - ряд других государств. Консорциум должен за свой счет построить на Севере два ядерных реактора на легкой воде и подготовить северокорейский персонал для последующей промышленной эксплуатации этих реакторов. До завершения строительства - а произойдет это не ранее 2009 года - консорциум также обязался бесплатно поставлять в КНДР 500 тысяч тон сырой нефти ежегодно. По предварительным оценкам, весь проект будет стоить 4-5 миллиардов долларов, причем более половины расходов будет нести Сеул. На протяжении 1995-2001 гг. на счета консорциума было внесено 1,38 мрлд. дол. Примерно 44% этой суммы было выплачено Южной Кореей, 22% - США и 21% - Японией. Правда, очередное обострение «ядерного вопроса» привело в последние месяцы к приостановке работ. Однако это приостановка, скорее всего - дело временное: похожие обострения происходили и раньше...
Помимо субсидируемой торговли, Юг предоставляет Пхеньяну и «гуманитарную помощь». В 2002 г. эта помощь составила примерно 70 млн. дол. Около 75% всей южнокорейской помощи пошло на развитие сельского хозяйства КНДР, в первую очередь - на закупку минеральных удобрений. Нет сомнений в том, что эти поставки спасли тысячи людей, но нет сомнений и в том, что они немало способствовали выживанию режима.
Наконец, недавно правой оппозиции удалось доказать, что, помимо официально признанной помощи Северу, правительство Ким Тэ Чжуна и связанные с ним крупные бизнесмены выплачивало Пхеньяну и тайные субсидии - по-видимому, в качестве «платы» за согласие Ким Чжон Ира на проведение летом 2000 г. встречи руководителей двух корейских государств. Размер этих тайных субсидий пока точно неизвестен, но уже ясно, что речь идёт, по меньшей мере, о 500 миллионах долларов. Ким Тэ Чжуну встреча на высшем уровне была нужна из внутриполитических соображений, но немалую роль играли и личные амбиции южнокорейского лидера. В конце концов, именно благодаря «пхеньянскому саммиту» Ким Тэ Чжун стал первым корейцем - Нобелевским лауреатом! Правда, досталась ему Нобелевская премия мира - самая, пожалуй, сомнительная из всех «нобелевок»...
Кымганские миражи или Приключения олигарха на исторической родине
Примерно так же обстоят дела и с инвестициями. На апрель 2001 г. южнокорейские власти выдали 41 официальное разрешение на инвестиции в КНДР. Большинство проектов ориентируются на использование дешевой северокорейской рабочей силы. Речь идет в основном о сборке простейшей электроники, швейном и текстильном производстве.
На настоящий момент крупнейшим инвестиционным проектом является туристская зона в горах Кымган. Ее история типична для всего межкорейского сотрудничества. У истоков кымганского проекта стоял основатель концерна Hyundai Чон Чжу Ён, уроженец Северной Кореи, который на всю жизнь сохранил интерес к своей «исторической родине». Как только был снят запрет на деловые контакты с Пхеньяном, Чон Чжу Ен зачастил на Север, где его встречали с максимальной помпой. Результатом активности Hyundai на Севере, в частности, и стал Кымганский проект, действующий с ноября 1998 г.
В рамках проекта большой участок живописных гор Кымган, находящихся на восточном побережье КНДР, превращен в особую зону, предназначенную исключительно для южнокорейских туристов. Туристы прибывают туда морем и остаются на 2-3 дня. Из «особой зоны» выселены все жители, ее территория обнесена колючей проволокой и строго охраняется. Южане гуляют по этой живописной резервации, любуются горными видами, и общаются с северокорейскими таможенниками, охранниками и гидами в штатском. Вольности не допускаются. Когда в 1999 г. неосторожная домохозяйка посоветовала гиду «приехать в Сеул», она была немедленно арестована за «подрывную пропаганду» (тетушку отпустили домой только через месяц). Таким образом, кымганский проект не создает для северокорейской стороны политических проблем, но зато приносит ощутимые валютные поступления. В соответствии с первоначальными условиями, Hyundai должен был платить северокорейской стороне фиксированную сумму в 12 млн. долларов ежемесячно - при том, что всю инфраструктуру создает и поддерживает южнокорейская сторона.
Неизвестно, задумывал ли Чон Чжу Ён свой кымганский проект как филантропическую акцию или, что вероятнее, все же рассчитывал как-то получить прибыль. Если такие расчеты и существовали, они не оправдались. К началу 2001 г. Hyundai инвестировала в проект 305 млн. дол., а выручка составила всего лишь 62,2 млн. В своих первоначальных расчетах организаторы Кымганского проекта исходили из того, что ежегодно Север будет посещать около 500 тыс. человек. В действительности же за период с ноября 1998 по апрель 2001 г. в горах Кымган побывало только 390 тысяч южан - примерно в три раза меньше, чем необходимо для окупаемости проекта. Интерес к северокорейской экзотике в последние годы снизился, и большинство южан предпочитают за те же самые деньги съездить, скажем, в Китай или Таиланд, где можно увидеть что-то помимо горных пейзажей и профессионально бдительных физиономий северокорейских особистов.
К концу 2000 г. конгломерата Hyundai ораспался, причем не последнюю роль в этом сыграли его обширные инвестиции в КНДР, а также тайные одноразовые выплаты Пхеньяну, проведённые по «настоятельной просьбе» правительства Ким Тэ Чжуна (значительная часть «платы за саммит» была выплачена именно за счёт «Хёндэ»). В феврале 2001 г. компания Hyundai Asan, которой при «разделе имущества» чэболь достался кымганский проект, приостановила валютные платежи Северу. Это решение вызвало взрыв праведного гнева в Пхеньяне, где уже привыкли к стабильному притоку валюты. Не меньшее беспокойство вызвал «кымганский кризис» и в Сеуле, где весь проект воспринимается как важный элемент «солнечной политики».
Оказавшийся на грани краха проект был спасен в результате прямого правительственного вмешательства - и оказался на содержании южнокорейского налогоплательщика. Государственная туристская корпорация KNTO в июне 2001 г. образовала с Hyundai Asan консорциум, который взял на себя управление проектом. Всего лишь через неделю после этого правительство предоставило KNTO льготный заем на сумму 69 млн. дол., который предназначен специально для поддержания кымганского проекта. Такие займы выдавались и впоследствии - последний раз в 2002 г. Это дало возможность сначала перевести КНДР все «положенные» деньги, а также предоставить некоторым категориям туристов огромные - 60%! - скидки. Скидки эти полагаются студентам, школьникам, преподавателям вузов, выходцам с Севера - в общем, на них, по подсчетам оппозиции, может претендовать каждый третий кореец. Как и следовало ожидать, в результате этой щедрости количество туристов резко возросло. В 2001 г. количество туристов впервые превысило полумиллионную отметку (580 тыс. человек). Однако рост этот был бы невозможен, если бы проект не находился на бюджетном содержании.
Конечно, не всегда инвестиции на Севере носят столь откровенно односторонний и невыгодный для Юга характер. Некоторые из них обещают вполне реальные финансовые выгоды. Можно упомянуть, например, проект соединения железных дорог Севера и Юга, которое даст Южной Корее доступ к Транссибу и железнодорожной сети Китая. Ожидается, что доставка 20-футового контейнера из Сеула в Гамбург сухопутным путем обойдется в 900 USD (против 2300 USD при перевозке автомобилем до Пусана и далее морем). В принципе могут оказаться выгодными и многочисленные проекты, рассчитанные на использование дешевой северокорейской рабочей силы. С расчетом на подобные проекты, в частности, ведутся переговоры о создании специальной промышленной зоны в Кэсоне (всего лишь в 30 км от границы и в 60 км от Сеула).
Тем не менее, факт остается фактом: пока ни один из крупных и средних инвестиционных проектов не принес заметной прибыли. Причины? Пожелавший остаться анонимным южнокорейский топ-менеджер объяснил их таким образом: «Для нормальной работы, наши инженеры и менеджеры должны иметь возможность хотя бы говорить с северокорейскими рабочими. Нам это не разрешается. Как можно эффективно управлять предприятием в таких условиях?!» Действительно, для Пхеньяна главным политическим риском является то, что, работая вместе с южанами, северяне узнают, насколько велико отставание их страны от «марионеточного неоколониального режима» на Юге. Это общение решительное пресекается - даже если ограничения идут во вред делу (недаром Великий Вождь учил, что «политика важнее экономики»). Южнокорейские менеджеры, не могут непосредственно контактировать с северокорейским рабочими и техниками: все общение идет через специальных доверенных лиц, которые либо являются сотрудниками соответствующих ведомств, либо этими ведомствами отбираюбтся и контролируются. Часто звучат жалобы на непонимание северокорейскими номенклатурщиками элементарных принципов бизнеса и торговли, на их неповоротливость и бюрократизм.
Политика VS. экономика
Из всего вышеописанного ясен парадоксальный характер межкорейского «экономического сотрудничества», в котором сильнейшая сторона постоянно идет на уступки. Фактически речь идет об односторонней поддержке Севера Югом - несмотря на то, что обе Кореи формально по-прежнему находятся в состоянии войны. Даже аналогии с былой ролью СССР и Китая вполне очевидны для южнокорейских специалистов. Чон Се-хюн, министр по делам объединения (то есть, по связям с Севером) напрямую сравнил нынешнюю роль Сеула с той ролью, которую в 1960-е годы играла Москва и Пекин.
Чем объяснить подобное поведение Южной Кореи? В своих взаимоотношениях с Севером Сеул преследует не экономические, а политические цели. После короткого периода эйфории в начале 1990-х, в Южной Корее осознали, что крах северокорейского режима и последующее объединение страны по германскому образцу сулит Югу немалые неприятности. Ясно, что на восстановление северокорейской экономики придется затратить огромные деньги. Конкретные оценки разнятся, но порядок величин особых сомнений не вызывает: речь идет об 1-3 триллионах (!) долларов. Таких денег у Кореи нет, и южнокорейские власти, учитывая германский опыт, сейчас стремятся к тому, чтобы избежать коллапса северокорейского режима и последующего внезапного объединения. Нельзя исключать и того, что прижатый к стенке Пхеньян пойдёт на военную авантюру. Шансов на победу в войне у него нет, но жертв и разрушений в случае конфликта будет немало.
Поэтому стратегическая задача Сеула - не загонять Пхеньян в угнол и сделать процесс слияния двух корейских экономик как можно более длительным. В этих целях они не только воздерживаются от любого давления на Пхеньян (о нарушениях пресловутых «прав человека» на Севере сейчас вспоминают только крайне правые), но и готовы идти на серьезные экономические уступки в отношениях со своим традиционным противником. В конце концов, уступки Пхеньяну не требуют особых усилий от преуспевающей южнокорейской экономики. Даже по самым максимальным оценкам, все южнокорейские субсидии - прямые и косвенные, явные и тайные - едва ли превышают 400-500 млн. дол. в год. Для Пхеньяна это - немалое подспорье, а для Сеула - копейки. В Южной Корее понимают, что и война, и полная победа демократии на Севере будут стоить несравнимо больше - и предпочитают откупаться от возможных неприятностей.
Однако в последнее время эта схема оказалась под угрозой. При этом с наметившимися проблемами, вообще-то, уже приходилось сталкиваться - только не Сеулу, а Москве. В начале девяностых советские предприятия получили экономическую самостоятельность - и сразу же прекратили отгружать в Пхеньян продукцию, за которую им платили мало (если платили вообще). Похожая ситуация сейчас складывается и в Корее. До недавнего времени корейский бизнес сильно зависел от государства и послушно исполнял правительственные указания. Иногда эта покорность приводила к убыткам в отдельных проектах, но убытки эти с лихвой перекрывались теми льготами, которые власти предоставляли «сознательным» фирмам. Однако в результате реформ, проведенных в последние, годы зависимость крупных компаний от государства уменьшилась. Прежняя схема «правительственные льготы в обмен на выполнение правительственных рекомендаций» постепенно уходит в прошлое.
Это обстоятельство незамедлительно сказалось на отношениях с Севером. Южнокорейские фирмы, столкнувшись с многочисленными разочарованиями и проблемами, в последние годы считают Северную Корею не самым выгодным местом для инвестиций. Ряд фирм объявили о свертывании своих программ на Севере, а многие другие - сделали то же самое без особых деклараций. Правительство по-прежнему призывает активно инвестировать на Север, но сейчас эти призывы все чаще игнорируются частным бизнесом.
Типичный пример новых проблем - поведение концерна Samsung. Samsung пережил «азиатский кризис» без серьезных потерь - куда лучше, чем иные корейские чэболь. Поэтому правительство надеялось, что Samsung будет играть важную роль в южнокорейских инвестициях на Севере. Действительно, в мае 2000 г. руководство Samsung заявило, что на протяжении следующих 10 лет намеревается инвестировать в северокорейскую экономику 500 миллионов долларов. Однако меньше чем через год концерн изменил свою политику, и заморозил большинство инвестиционных проектов на Севере. Как заявил по этому поводу представитель концерна: «Сейчас не самое подходящее время для расширения инвестиций на Севере». По-видимому, он прав. Вопрос лишь в другом: а настанет ли оно, это самое «подходящее время»? И согласятся ли в новых условиях бизнесмены жертвовать своими кровными ради высокой стратегии (а уж тем более - нобелевских амбиций) очередного президента?
В то же время нет сомнений, что в той или иной форме подкармливание Севера будет продолжаться. Этой политике нет альтернатив - ведь, кажется, никому сейчас особо не хочется платить за последствия победы демократии на севере Корейского полуострова.
