Последние десятилетия стали временем не только пресловутой «глобализации», но и активного «блокостроительства». В самых разных регионах мира идет активное формирование местных блоков – иногда экономических, иногда – военно-политических. Дальше всех продвинулась в этом отношении Европа, которая, похоже, близка к фактическому превращению в конфедерацию, однако аналогичные процессы идут в самых разных регионах. Почти везде действуют хотя бы и региональные организации – местами символические и бессильные, местами – крайне влиятельные. Один только Дальний Восток – конфуцианская Восточная Азия – остается в стороне от этих процессов. Ни о каком блоке в этом регионе речи не идет, да и эффективных региональных организаций, которые бы объединяли страны Восточной Азии, не существует (они, правда, участвуют в работе некоторых организаций АТР, но это – другая история). В чем дело? Возможно ли объединение «Восточной Евразии» в какой-то экономический или военно-политический союз? И если нет, то что препятствует такому объединению?
Представляется, что важнейшим препятствием на пути к созданию «Великой Восточной Азии» является старая и в принципе неискоренимая особенность той системы международных отношений, которая на протяжении последних полутора тысяч лет существовала на Дальнем Востоке – ее моноцентричность (или, в лучшем случае, олигоцентричность). Это особенно хорошо видно при сравнении конфуцианского Дальнего Востока с Европой.
На протяжении полутора тысячелетий – от падения Римской Империи и, по меньшей мере, до конца Второй мировой войны – Европа представляла собой море государств и квази-государственных образований, количество которых исчислялось сотнями и тысячами (в одной только «Священной Римской Империи германской нации» в XVII в. насчитывалось 300 независимых и полторы тысячи полу-независимых образований!). Все эти вольные города, империи, княжества просто и княжества великие, архиепископства и герцогства постоянно интриговали, сражались, мирились и всячески продвигали свои собственные интересы. В этом море мелких и мельчайших государств время от времени появлялась и рыбешка покрупнее – государства, претендовавшие на гегемонию и масштабах региона, а то и всего континента. Однако этих потенциальных претендентов на европейскую гегемонию было всегда несколько – от 3-4 до 6-7 (в XIX веке, например: Франция, Англия, Россия, Австро-Венгрия, к концу века – и Германия). Возвышение одного из них немедленно вызывало озабоченность и у мелких соседей, боявшихся поглощения, и у других потенциальных гегемонов, боявшихся чрезмерного усиления соперника. Реакция была незамедлительной: между бесчисленными столицами неслись курьеры, сновали послы и шпионы, сколачивались коалиции и контр-коалиции – и в результате общеевропейская гегемония так и оставалась недостижимой мечтой. За полторы тысячи лет европейской истории никому и ни разу не удалось установить над континентом стабильный контроль. Несколько раз удачливые завоеватели (Наполеон, Гитлер) были довольно близки к этому, но их торжество длилось лишь несколько лет.
Нынешнее сплочение Европы выросло из этой традиции союзов, из векового стремления к балансу сил. Когда после 1945 г. Европа столкнулась с угрозой со стороны Советского Союза, ее вполне естественной реакцией было создание блока. Впервые блок это включил в себя почти все европейские государства – ведь опасность с востока угрожала в равной степени всем. Столь же естественным был и союз с другим кандидатом в гегемоны – с США, которые обеспечивали противовес Москве и, вдобавок, были куда привлекательнее (как по экономическим так и, главное, по идеологическим соображениям). Наконец, примерно равенство всех стран региона, отсутствие четко выраженного гегемона внутри самой Европы облегчило как создание общевропейского блока, так и его благополучное сохранение в новом, пост-советском, пост-коммунистическом мире. ЕС никогда не был (и не мог быть) лишь придатком к Германии, Франции или Великобритании.
Совершенно другую картину мы увидим, если обратимся к Дальнему Востоку. Сейчас в бывшем конфуцианском регионе существует шесть государств: КНР, Китайская республика (т.е. остров Тайвань, который отнюдь не перестает быть независимым государством по причине отсутствия там посольств большинства держав), Япония, КНДР, Республика Корея и Вьетнам. Пять государств – не очень много, но в этой ситуации нет ничего необычного: на протяжении последних полутора тысячелетий имеющиеся на территории Дальнего Востока государства, как правило, можно было сосчитать по пальцам. Конечно, были и там периоды раздробленности, когда на территории Китая, например, могло сосуществовать 5-10 независимых образований, но эти периоды длились очень недолго. За 14 последних веков такие периоды, вместе взятые, заняли около столетия (бывали, правда, еще и эпохи двоевластия, когда в Китае сосуществовали две соперничающие династии). Примерно такой же была и история других конфуцианских стран. Правда, склонностью к раздробленности отличалась военно-феодальная Япония, но она находилась на дальней периферии восточноазиатской ойкумены, в то время как Корея и Вьетнам на протяжении последних полутора тысячелетий обычно были едиными государствами.
Не менее важно и другое обстоятельство: когда Китай был един, он неизмеримо превосходил все другие государства региона и размерами, и населением, и экономическим потенциалом. Серьезную угрозу для него представляли лишь кочевники степей, но они, не будучи конфуцианцами, в систему международных отношений толком не входили (да и в современном мире наследником их традиций являются, пожалуй, лишь Монголия и Казахстан с Киргизией). Остальные же государства региона могли лишь, в лучшем случае, успешно оспаривать китайские притязания и отражать китайские нападения – но не более того. Объединенный под властью минимально компетентного правительства Китай был вне конкуренции, никаких альтернативных центров силы в регионе никогда не было. Даже в периоды двоевластия в самом Китае позиция «малых» стран региона значила не слишком много и на исход сватки двух соперничающих китайских династий особо не влияла (это, повторяю, не относится к кочевникам).Впрочем, в большинстве случаев «малые» страны вообще благоразумно предпочитали не вмешиваться в схватку гигантов.
Поэтому-то в нормальных условиях ни о какой коалиционной стратегии, столь обычной для Европы, речи на Дальнем Востоке не было. Традиция такой политики существовала, но возникла она в глубокой древности, в период, предшествовавший возникновению китайской империи, когда в Китае количество независимых образований также исчислялось сотнями. Тогда, до III в. до н.э., геополитический ландшафт Китая вполне напоминал европейский – и не случайно этот период был назван «эпохой Сражающихся царств». Однако речь идет о «преданиях старины глубокой». В течение последних полутора тысячелетий государственных образований в регионе было немного, и доминирование Китая было фактом, который никто и не пытался поставить под сомнение. Соответствовала этому и дальневосточная система международных отношений, при которой император Китая считал себя не просто правителем страны, но и повелителем Вселенной. Относиться к этому доминированию можно было по-разному: играть по китайским правилам, добиваясь при этом льготного положения «особого союзника» (позиция, типичная для Кореи), вежливо игнорировать китайские претензии, избегая любых конфликтов (такую роскошь могла позволить себе защищенная морями и отдаленная Япония), активно противостоять китайским вторжениям (Вьетнам). Однако ни о какой антикитайской коалиции речи не могло быть – в регионе просто никогда не было силы, которая была бы способна возглавить такую коалицию, да и «малые» государства, расположенные по периферии империи, едва ли были в состоянии провести согласованные действия против нее.
Некоторые коррективы в ситуацию внесли XIX и XX века. Во-первых, произошло резкое усиление Японии, которая начала модернизацию первой и провела ее особо успешно. В результате Япония, сильно уступая Китаю в населении, быстро превзошла его по экономическому потенциалу, а также создала мощнейшую армию. Едва ли не впервые в истории региона возник альтернативный центр силы, способный бросить вызов Китаю. Во-вторых, европейское вторжение привело к тому, что на судьбы Дальнего Востока стали оказывать решающее влияние внешние, не принадлежащие региону, но очень мощные силы (такое иногда бывало и раньше, только тогда в роли подобных сил выступали государства кочевников). В-третьих, сам Китай переживал достаточно продолжительный системный кризис, который начался в 1840-е гг. и продолжался чуть ли не до конца 1970-х гг. На протяжении значительной части этого периода (1911-1949) Китай вообще не имел работоспособного центрального правительства. Все это, вместе взятое, исказило ситуацию. По большому счету, ситуация последних полтора веков носит аномальный, нетипичный для региона характер.
Конечно, любая аномалия может стать новой нормой. Однако похоже, что этого не происходит, и Китай постепенно возвращает себе лидирующие позиции в регионе. Население Китая составляет 1,3 млрд., население всех остальных стран региона вместе взятых – 0,3 млрд. Несколько иначе обстоят дела с ВВП, однако и здесь Китай вернул себе былое лидерство: ВВП Китая – 4,15 триллиона долларов, ВВП Японии – 3,15 триллиона, ВВП остальных стран региона, вместе взятых – около 1,5 триллиона долларов. Вдобавок, рост ВВП в Китае существенно выше, чем в Японии – его главном экономическом сопернике в регионе (в 2000 г. ВВП Китая вырос на 8%, а ВВП Японии – всего лишь на 1,3%), так что разрыв между двумя странами быстро возрастает. Военное превосходство Китая также бесспорно – если, конечно, вывести за скобки тот немаловажный факт, что три из пяти «малых» государств региона являются сейчас союзниками США и могут рассчитывать на военные ресурсы сверхдержавы. Фактически происходит восстановление былой моноцентричности восточноазиатского региона. Понятно, что это восстановление может замедлиться в том случае, если неизбежный в перспективе демонтаж коммунистического режима в Китае пойдет не очень плавно, однако общая тенденция очевидна – по своему потенциалу Китай оставляет все страны региона далеко позади.
Именно это обстоятельство затрудняет возникновение в регионе экономического (а тем более – военно-политического) альянса. Очевидно, что любой союз, любое «дальневосточное содружество», включающее в себя Китай, тут же превратиться в некое подобие приснопамятных СЭВ и Организации Варшавского Договора – абсолютный гегемон и бессильная «группа поддержки», обладающая лишь номинальным влиянием на дела союза. На подобных условиях создавать союз не будет никто – даже Корея, которая, вообще говоря, столетиями благополучно существовала в качестве младшего (очень младшего) партнера Китая, и в которой отношение к Китаю традиционно доброжелательное. Разумеется, совершенно неприемлема такая ситуация для Японии и традиционно антикитайски настроенного Вьетнама.
Сплотить регион могла бы лишь внешняя угроза – точнее, некое внешнее давление, которое бы воспринималось как угроза большинством стран Восточной Азии. Однако такой угрозы нет и в обозримом будущем она вряд ли появится. Американское влияние, безусловно, воспринимается как потенциальная угроза в Китае, но для «малых» государств региона США – не источник опасности, а, наоборот, логический противовес китайскому влиянию. Наконец, отдаленные Соединенные Штаты воспринимаются как менее опасный для региона гегемон – в отличие от соседнего Китая, огромного и многонаселенного. Вдобавок, те «малые» государства, которые являются капиталистическими демократиями, испытывают к США и идеологические симпатии. В результате из пяти «малых» стран региона три уже сейчас состоят в США в военном союзе (Япония, Южная Корея и, фактически, Тайвань). Вьетнам в последние годы явно стремится к сближению с США – в тех же самых целях, надеясь найти союзника в борьбе с Пекином. Из всех «малых» государств по-настоящему антиамериканской является Северная Корея – самая нищая страна региона, но понятно, что проку от такого «союзника» не так много (тем более, что и северокорейский «антиамериканизм» по ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж и глубоким).
Скорее уж, сплочение возможно против Китая. Однако понятно, что такой союз никак нельзя назвать «дальневосточным блоком». Вдобавок, и он не выглядит особо вероятным и возможен только в рамках американо-китайского противостояния: Китай против США «и примкнувших к ним» малых государств региона.
Показательна в этом отношении судьба Юго-Восточной Азии, в которой, наоборот, постепенно формируется блок – АСЕАН (куда менее сплоченный, чем ЕС-НАТО, но, тем не менее, вполне реальный). ЮВА – регион полицентричный, без ярко выраженных центров силы, с многовековыми традициями коалиционной политики. Несмотря на серьезнейшие внутренние противоречия страны региона все-таки могут находить общий язык, особенно – перед лицом внешней угрозы. Некогда, в 1960-е г., такой угрозой была коммунистическая экспансия, представлявшая для местных правящих классов смертельную опасность. Воплощением этой опасности тогда служил Вьетнам, который сейчас, наоборот, все более явно входит в состав АСЕАН. Причин тому несколько. Во-первых, АСЕАН становится, в первую очередь, экономическим союзом, а стремительно растущий Вьетнам – явный кандидат в «молодые тигры». Во-вторых, в политическом отношении главной потенциальной проблемой для АСЕАН становится сдерживание возможной китайской экспансии, а эта же проблема более чем актуальна и для Ханоя.
А вот создания «Дальневосточного союза» мы дождемся нескоро – скорее всего, не дождемся вообще.
Источник: А. Н. Ланьков
