Одним из интересных феноменов корейской истории последних лет стал рост числа бывших граждан КНДР, которым удается покинуть страну и так или иначе добраться до Южной Кореи, где они получают убежище. В результате в Республике Корея сформировалась небольшая община выходцев с Севера, которая в настоящее время насчитывает около полутора тысяч человек и очень быстро растет. Судьбе оказавшихся на Юге северян, а также отношению к ним со стороны властей и жителей Республики Корея и посвящена настоящая статья. В ней прослеживается история «проблемы перебежчиков», изменения южнокорейского законодательства и практики работы с беглецами с Севера и нынешнее положение северян в южнокорейском обществе.
Статья основана преимущественно на публикациях южнокорейской прессы. Несмотря на свою относительную немногочисленность, добравшиеся до Республики Корея северокорейцы привлекают немалое внимание местной прессы. В свое время (примерно до 1990 г.) главные мотивы этого интереса были отчетливо связаны с пропагандой, но в последние годы южнокорейских журналистов и ученых волнуют совсем другие вопросы. Судьбы оказавшихся на Юге граждан КНДР воспринимаются как некий индикатор тех процессов, что, скорее всего, развернутся в будущем, когда движение людей между Севером и Югом станет куда более интенсивным, чем сейчас.
Помимо газетных публикаций, при работе над статьей автор также опирался на свои личные впечатления от встреч и бесед с перебежчиками, многих из которых он знает лично.
***
По данным южнокорейского Министерства объединения, за период с 1953 г. до 1 января 2001 г. на территорию Республики Корея тем или иным способом перешли 1406 северокорейцев. 186 из них к настоящему времени скончались, а 33 выехали на постоянное место жительства в третьи страны (главным образом, в США), так что в начале 2001 г. в Южной Корее проживало 1187 перебежчиков из КНДР (см.Табл.1). Статистика эта, вероятно, не полна. Так, можно предположить, что на сторону Юга наверняка переходили и получали там убежище сотрудники северокорейских спецслужб, но эти переходы по понятным причинам достоянием публики не становились. Не исключено, что по сходным соображениям остались тайной и некоторые другие случаи переходов высокопоставленных северокорейских чиновников или военных на сторону Юга. Наконец. насколько мне известно, некоторые перебежчики требуют того, чтобы их переход оставался в тайне, и обычно такие просьбы учитываются властями. Таким образом, истинное число бывших северокорейцев, находящихся на Юге, по-видимому, может несколько превышать официально признанную цифру в 1406 человек, хотя разница между реальными и официальными данными едва ли очень велика.
Табл.1 Количество северокорейских перебежчиков, прибывших в Южную Корею
По данным официального веб-сайта Министерства объединения (www.unikorea.go.kr)
В любом случае, 1187 перебежчиков – это ничтожно малая часть 47-миллионного населения Южной Кореи. Интерес к проблемам этой, по сути, очень небольшой группы людей вызван тем, что перебежчики являются представителями «другой Кореи», и проблемы их адаптации в южнокорейском обществе, скорее всего, помогут предсказать, с какими сложностями столкнется Корея в том случае, если тоненький ручеек беженцев превратится в многотысячный поток, и уж тем более – в случае объединения страны, когда бывшие «южане» и бывшие «северяне» начнут жить в одном государстве и работать в одной экономике.
Первые два термина («тхальбукчжа» и «вольбукчжа») нейтральны, в то время как «квисунчжа» имеет явную идеологическую окраску и у большинства жителей Юга сейчас ассоциируется с неистовой антикоммунистической пропагандой времен военных правительств. В настоящее время «квисунчжа», похоже, именно из-за своей излишней идеологизации и вызванных этим ассоциаций постепенно выходит из употребления. В настоящей статье мы будем называть переселенцев из Северной Кореи русским словом «перебежчик». Слово это не совсем адекватно, ибо в современном русском языке оно имеет четко выраженную негативную окраску, в то время как соответствующие корейские термины либо нейтральны либо официозно-положительны.
Беглецы с Севера появились в Южной Корее давно, с первых лет ее истории. Движение через 38-ю параллель началось в первые же месяцы после раздела страны. Оно было двусторонним: хотя в настоящей статье речь идет только о движении с Севера на Юг, не следует забывать и о существовании встречного потока, который в отдельные периоды был вполне сравним по интенсивности. В первые годы после Освобождения 38-я параллель сохраняла определенную прозрачность: хотя и советские, и американские военные власти пытались прекратить движение через границу, до 1950 г. в полной мере им этого добиться так и не удалось – для этого не было ни сил, ни средств, ни знания местной ситуации. С другой стороны, проходившие в 1945-1950 гг. в Северной Корее преобразования: земельная реформа, национализация промышленности, разгром некоммунистических партий и христианских организаций неизбежно порождали множество недовольных, которые в массовом порядке уходили в другую половину страны. Корейская война 1950-1953 гг. также привела к массовым миграциям. Сотни тысяч корейцев в силу самых разных обстоятельств покинули свои родные места, которые для многих из них после 1953 г. стали недоступными: военно-демаркационная линия колючей проволокой и минными полями разделила страну и на долгие десятилетия сделала невозможными любые контакты между Севером и Югом. Поскольку война (особенно ее первый, хаотический период) привела к параличу и без того не особо эффективного государственного аппарата Юга, не существует точных оценок числа прибывших туда беженцев из северокорейских провинций, но ясно, что речь идет о сотнях тысяч человек.
Таким образом, в 1945-1951 гг. миграции носили достаточно массовый характер, но после 1953 г. граница между Севером и Югом оказалась закрыта наглухо. К началу 1960-х гг. правительство КНДР создало крайне эффективную систему охраны границы, которая была направлена как «вовне» (против проникновения в страну южнокорейских агентов), так и «вовнутрь» (против несанкционированных попыток покинуть Северную Корею). Несколько километров минных полей, контрольно-следовых полос, проволочных заграждений превратили переход военно-демаркационной линии в исключительно опасное мероприятие, по сути – в почти гарантированное самоубийство. Перебраться на Юг морем со временем стало также непросто. Доступ на прибрежные пляжи для обычных граждан в КНДР закрыт, а само морское побережье отгорожено несколькими рядами колючей проволоки и контрольно-следовыми полосами, протянувшимися вдоль моря на сотни километров. Выход к побережью разрешен только на некоторых тщательно охраняемых участках. Относительно свободный доступ к морю имеют рыбаки, но именно поэтому они находятся под особо пристальным наблюдением властей. Вдобавок, после 1957-1960 гг., власти КНДР, действуя в соответствии с «Постановлением Кабинета Министров 149» провели выселение всех социально ненадежных элементов из приграничной зоны (расстояние до 20 км от 38-й параллели). Свой вклад в предотвращение побегов вносил и контроль над передвижением: после 1953 г. для поездки за пределы своего уезда северокорейцы должны были получать специальное разрешение от органов внутренних дел. В целом система контроля над населением работала весьма эффективно, однако малочисленность перебежчиков была вызвана и другими обстоятельствами – в первую очередь тем, что до 1965-1970 гг. Южная Корея отнюдь не превосходила Северную по уровню жизни. Немалую роль играла и эффективная пропаганда: в шестидесятые и семидесятые годы революционный энтузиазм был еще свеж, и основная масса жителей Северной Кореи поддерживала существующий режим. Поэтому перебежчиков было немного.
Понятно, что власти Сеула изо всех сил старались увеличить их количество. Помимо желания вносить разброд в стан противника и получать разведывательную информацию, в Сеуле руководствовались и внутриполитическим соображениями: в те времена властям приходилось всерьез думать об антикоммунистической пропаганде внутри страны, и перебежчики широко использовались в этой «идейно-воспитательной работе». Написанные ими (и отредактированные правительственными идеологами) книги об ужасах северокорейского коммунизма издавались большими тиражами, а сами перебежчики должны были регулярно выступать с разоблачительными антикоммунистическими лекциями в учебных заведениях и на предприятиях. Фактически эти выступления были для большинства перебежчиков их основной работой, которая, вдобавок, неплохо оплачивалась из средств официальных пропагандистских ведомств. Само существование перебежчиков должно было служить живым подтверждением социально-экономического превосходства Юга. Эта система сохранялась до начала 1990-х гг., когда вся структура учреждений, занятых пропагандой антикоммунизма в Южной Корее, лишилась правительственных дотаций и вскоре прекратила свое существование.
В 1960-1990 гг. подавляющее большинство перебежчиков было выходцами из северокорейской элиты. Оно и понятно: только представители немногих привилегированных групп имели тогда физическую возможность покинуть КНДР. Среди перебежчиков того времени были военные летчики, угнавшие на Юг свои самолеты, дипломаты и сотрудники внешнеторговых организаций, перешедшие на Юг через третьи страны, военнослужащие частей, расположенных вдоль военно-демаркационной линии, и поэтому знакомые с тем, как она охраняется, а также рыбаки, которым удалось обмануть бдительность многочисленных контролеров и надсмотрщиков.
Ситуация радикально изменилась в начале девяностых годов, после краха социалистической системы и развала СССР. С одной стороны, коммунистическая идеология перестала быть серьезной опасностью для Сеула, да и Север, пусть и сохранявший немалый военный потенциал, все больше казался пресловутым «бумажным тигром». С другой стороны, поток перебежчиков стал возрастать – как раз тогда, когда политическая надобность в них если не исчезла, то, во всяком случае, резко снизилась. Снизилось и «социальное качество» перебежчиков: помимо представителей северокорейской элиты, среди них все больше было выходцев из простонародья, информационная и пропагандистская ценность которых была невелика. Эти перемены отражали процессы, происходившие в КНДР: снижение эффективности пропаганды, нарастание экономических трудностей, ослабление контроля над населением. Немалую роль сыграли и перемены в Китае, который – пусть и немалыми оговорками – превратился в перевалочную базу на пути беглецов. Подавляющее большинство перебежчиков в последние годы добирается до Южной Кореи в два этапа: сначала они пересекают слабо охраняемую границу с Китаем и в течение некоторого времени скрываются в Манчжурии среди местных корейцев, а потом тем или иным путем добираются в Республику Корея (как мы увидим, последний этап путешествия связан с немалыми сложностями и доступен немногим).
Тем не менее, поток перебежчиков продолжает быстро возрастать. В 1998 г. на Юг перешел 71 бывший житель КНДР, в 1999 г. – 148, а в 2000 г. – 312. Это стало столь обычным явлением, что корейские газеты в последние 1-2 года больше не сообщают о рядовых перебежчиках. Какое-то внимание прессы сейчас привлекают либо групповые побеги, когда на Юг одновременно прибывают по 10-15 бывших жителей КНДР, либо же побеги людей, занимавших на Севере относительно высокое положение или чем-то еще примечательных. Времена, когда любой побег представлял из себя сенсацию, давно прошли, и информацию о рядовых перебежчиках теперь можно найти только в кратких пресс-релизах Национального управления разведки.
По прибытии в Корею перебежчики попадают в распоряжение южнокорейских «компетентных органов» (кор. квангйе кигван), в первую очередь – Национального управления разведки (бывш. южнокорейское ЦРУ) и Министерства объединения. В течение нескольких недель или месяцев их допрашивают, пытаясь выжать из них всю потенциально полезную информацию. В течение этого времени беглецы полностью изолированы от внешнего мира – фактически, они находятся под арестом, хотя и комфортабельным. >
***
Как уже говорилось неоднократно, перебежчики представляют из себя ничтожную в статистическом отношении группу. Однако опыт их ассимиляции на Юге исключительно важен для будущего Корейского полуострова. Какие же выводы можно сделать из событий последних лет? Не претендуя на точность прогнозов, мы все-таки решимся подвести некоторые итоги и сделать некоторые предсказания относительно дальнейших судеб миграции между Югом и Севером.
Притягательность Юга для жителей Севера, скорее всего, сохранится надолго. Разрыв в уровне жизни между Севером и Югом огромен, ВНП на душу населения равняется 10 тыс. долларов на Юге и 500 дол. на Севере. Даже при самых благоприятных сценариях развития ситуации на Корейском полуострове ликвидация этого разрыва займет не одно десятилетие. Огромная разница в уровне жизни сама по себе, вне зависимости от политических и культурных факторов (тоже достаточно важных), делает Южную Корею исключительно притягательной для северян. В настоящее время, однако, приток беженцев относительно невелик – несколько сотен человек в год. Массовым миграциям пока препятствует несколько обстоятельств. Во-первых, власти КНДР, которые сейчас довольно терпимо относятся к побегам своих голодных подданных в Китай, по-прежнему рассматривают побег в Южную Корею как тяжкое политическое преступление. 38-я параллель тщательно охраняется, а семьи перебежчиков ждет суровое наказание. Во-вторых, власти Республики Корея, несмотря на все свои официальные декларации, в последние годы не слишком-то стремятся принимать у себя северокорейских беженцев и фактически препятствуют их проникновению в страну. В-третьих, уже много десятилетий Пхеньян проводит эффективную политику информационной самоизоляции, лишая свое население доступа к зарубежной информации и, в особенности, к информации о Южной Корее. В результате лишь сравнительно небольшая часть жителей КНДР имеет адекватное представление о том, насколько велик разрыв в уровне жизни между Севером и Югом.
В ближайшем будущем поток перебежчиков, скорее всего, будет нарастать. В силу острого экономического и финансового кризиса власти КНДР вынуждены были существенно ослабить контроль над населением. Вдобавок, информация о реальном положении дел в Южной Корее продолжает постепенно распространяться в КНДР. С другой стороны, власти Сеула едва ли пойдут на то, чтобы выдавать тех перебежчиков, которым так или иначе удалось добраться до территории Южной Кореи. Прямой отказ от приема попавших в Южную Корею бывших граждан КНДР означал бы разрыв с едва ли не важнейшей составной частью официальной южнокорейской государственной мифологии – с претензией Сеула на роль законного правительства всей Кореи. Вдобавок, подобный отказ вызвал бы резкие протесты со стороны южнокорейских общественных организаций всех направлений – от лево-националистических до традиционно-антикоммунистических. С другой стороны, возможно и даже вероятно дальнейшее сокращение всяческих льгот и пособий рядовым перебежчикам (вплоть до полной их отмены).
Нельзя исключать, что ближайшие годы могут произойти радикальные изменения ситуации в Корее. Ясно, например, что серьезные реформы в КНДР, по крайней мере на первых порах, приведут к дальнейшему увеличению числа перебежчиков. Нельзя исключать и обострения кризиса в КНДР, который может закончиться крахом нынешней системы и, возможно (но не обязательно) последующим объединением страны по германскому образцу. Этот вариант означает еще более резкий рост числа перебежчиков. Наконец, даже при сохранении нынешних «темпов роста» ежегодное удвоение количества беженцев через несколько лет приведет к тому, что «северокорейская община» на Юге превратится в заметный фактор социальной, экономической и политической жизни. Вероятнее всего, не за горами времена, когда количество бывших северян на Юге будет измеряться десятками тысяч.
Однако непонятно, до какой степени согласятся северокорейцы на те «правила игры», которые приняты сейчас иностранными рабочими. «Гастарбайтеры» из Китая и ЮВА изолированы от южнокорейского общества и воспринимают свое пребывание в Корее как временное, их главная цель – тяжелым трудом заработать побольше денег и через несколько лет вернуться на родину, где их скромные по корейским меркам сбережения часто превращаются в настоящие состояния. С этим, а также и с крайней шаткостью их юридического положения (большинство «гастарбайтеров» находится в Южной Корее нелегально), связана нынешняя «покладистость» иностранных рабочих, отсутствие забастовок и иных серьезных конфликтов. Они – люди чужие и временные, они знают, на что идут, и не без оснований надеются, что после нескольких лет тяжкого труда их ждет достаток дома. Положение северокорейских мигрантов будет совсем иным…
С другой ситуацией, скорее всего, столкнутся представители северокорейской элиты – как верхушки номенклатуры, так и определенных секторов интеллигенции. Нынешний немалый спрос на их услуги в Южной Корее связан с тем, что они могут выступать в качестве интерпретаторов северокорейских событий, а также во многом определяется интересом к «северокорейской экзотике». В случае массового притока выходцев из северокорейской верхушки на Юг шансов найти приличное место у них, скорее всего, будет гораздо меньше, чем сейчас. Многим северокорейским инженерам, учителям, врачам, если они смогут и захотят мигрировать на Юг, придется осваивать специальности посудомойки, грузчика и чистильщика сапог. Однако и после окончания нынешнего «повышенного спроса» на северокорейскую тематику у многих представителей северокорейской элиты в силу их лучшего образования и связей будут шансы успешно приспособиться к новым условиям. Наиболее удачливые из них, скорее всего, и далее будут играть роль своеобразных «компрадоров» – посредников и консультантов, обеспечивающих взаимодействие между экономической и политической верхушкой Юга и Северной Кореей (вне зависимости от того, будет ли та представлять из себя независимое государство или нет). Как показывает опыт перебежчиков, культурные и социально-психологические различия между двумя корейскими обществами настолько велики, что потребность в таких консультантах и посредниках, скорее всего, сохранится на многие годы.
В любом случае, при любом повороте событий, «северокорейская община» в ближайшие десятилетия будет расти и неизбежно превратиться в важный фактор жизни Республики Корея.
Источник: А. Н. Ланьков
