За дверьми Пиккадилли

   Я долго жила и училась в Лондоне, но никогда не считала Пиккадилли одним из своих любимых мест. Как, кстати, и большинство моих английских друзей.

— Это обычная приманка для туристов, — с иронией говорил мой бывший профессор филологии доктор Фил. Пока я готовилась к новой поездке в Англию, эта улица стала у нас предметом расхожих шуток. Договариваясь о встрече, еще в Нью-Йорке, мои друзья иронизировали: «Так-так, где же нам встретиться?.. Идея — на Пиккадилли!» И даже после возвращения домой нет-нет да и обнаруживаю на своем автоответчике: «Угадай, где я?.. На Пиккадилли. Думаю о тебе».

И нет ничего удивительного в том, что, не желая того, человек, находящийся в Лондоне, то и дело оказывается на Пиккадилли. Отсюда радиусами расходятся магистрали, ведущие во все концы столицы. К тому же и технически, чтобы добраться куда бы то ни было, надо проехать через площадь Пиккадилли-серкус. Здесь пересекаются все автобусные маршруты, протекают все транспортные «реки», даже подземные: темно-синяя ветка «Пиккадилли» берет начало у аэропорта Хитроу и по диагонали перерезает основную часть города — что делает ее самой бойкой во всем метро.

   Героине «Волн» Вирджинии Вульф, Джинни, станция метро «Пиккадилли-серкус» сто лет назад виделась так: «Я на миг оказалась под тротуаром в самом сердце Лондона. Бесчисленное множество несущихся колес и топающих ног придавливали землю прямо у меня над головой. Почти физически ощущаю, как большие пути цивилизации встречаются там и разбегаются в разные стороны. Я — в сердце самой жизни».

Хотя с тех пор многое изменилось, я испытываю те же чувства. Сверху Пиккадилли-серкус являет собой лондонский аналог нью-йоркского Таймс-сквер или московской Пушкинской. Главная черта — бешеное движение. Разгоняются и резко тормозят красные омнибусы. Мчатся такси, мотоциклы и пешеходы; мелькают светофоры, фотовспышки, магазинные вывески и «зебры» переходов. Туристы с рюкзаками за спиной натыкаются на уличных музыкантов, компании подвыпивших подростков «обтекают» продавцов газет, гордо выступают мужчины-проститутки. Все шаркает, суетится, праздно слоняется, сползает под землю и, наоборот, поднимается на поверхность через многочисленные норы метро. А выплеснувшись на тротуары, произвольно растекается, шумит, сорит, поет, играет, снимается на видео под гигантскими неоновыми щитами, пожирающими фасады зданий и, кажется, ищущими новых жертв, — они сверкают, вспыхивают, блестят, озаряя действо, напоминающее карнавал на базарной площади.

   Совсем не такой задумывал Пиккадилли-серкус ее архитектор Джон Нэш в начале XIX века (слово «circus» здесь означало именно «круг», а не арену с клоунами и дрессированными животными). Площадь представлялась ему элегантным пространством в форме круга, обрамленным «вогнутыми» фасадами домов с арками и колоннами. Но этот замысел разрушила Шафтсбери-авеню, «поглотившая» кусок площади. Тогда, чтобы сгладить искривление, скульптор Альфред Гилфорд по поручению муниципальных властей возвел на площади Ангела христианского милосердия, который так «полюбился» лондонцам, что оставшиеся 30 лет жизни автор монумента предпочел провести в добровольном изгнании.

Ангел же, ставший со временем туристической достопримечательностью, только способствовал дальнейшему разрушению строгих форм Пиккадилли-серкус. Набиравший силу транспортный поток двигался тогда по кругу, но пешеходы, особенно иностранцы, желавшие рассмотреть «центр композиции», бесстрашно бросались прямо под колеса автомобилей. Побороть это зло было не под силу — легче оказалось передвинуть Ангела, в народе прозванного Эросом, к восточной части круга и проложить к нему от тротуара пешеходную дорожку.

Неподалеку от Эроса, на северо-восточном краю площади, сейчас стоит «Лондонский павильон», где разместились торговый пассаж «Трокадеро» и галерея видеоигр. Чуть западнее — «Виржин мегастор». С юга — полностью погруженный под землю театр Критерион (с 90-х годов в нем играет Малая шекспировская труппа) и прилегающий к нему ресторан. Задолго до того, как потолки этого элегантного заведения были расписаны золотом, а на кухне воцарился знаменитый на весь Лондон шеф-повар Марко Пьер Уайт, сюда захаживал отставной военный хирург доктор Джеймс Ватсон. Именно здесь, на Пиккадилли-серкус, он неторопливо пил кларет перед тем, как отправиться на первую встречу со своим будущим другом Шерлоком Холмсом. На стене ресторана до сих пор красуется соответствующая цитата из «Этюда в багровых тонах».

В отличие от своего компаньона великий сыщик, как известно, превыше всего ценил наблюдательность. Проходя по лондонским улицам, он неизменно вслух — для тренировки памяти — читал встречавшиеся ему указатели и вывески. По периметру сегодняшней Пиккадилли-серкус, после «ватсоновского» ресторана ему встретились бы: аптека «Бутс», «Бургер-Кинг» с интернет-кафе, здание Союза пожарных, сдающего своим членам комнаты в верхнем этаже под самым куполом, огромный спортивный магазин «Лиллиуайтс», сувенирные павильоны…

   Англичане обожают раздавать направо и налево прозвища (Эрос — тому свидетельство), сокращать и переиначивать имена — у них это прямо-таки пунктик. Мадонна, Майкл Джексон и принцесса Диана превращаются, соответственно, в Мэдж, Жако и Дай. Простые люди тоже становятся жертвами этого пристрастия: Виктория становится Викс, Надя — Нэдс, Марти — Мартс, и даже я, пока жила в Лондоне, имела неожиданно еврейское прозвище Катс.

Поэтому ничего удивительного, что и улица Пиккадилли, упирающаяся в Пиккадилли-серкус, — это «прозвище». Оно связано с Робертом Бейкером, портным, который составил себе состояние на продаже модных воротников под названием «пиккадил». В XVI веке Пиккадилли была безымянной проезжей дорогой из Лондона на запад — в обиходе горожан она фигурировала как «дорога на Рединг». А шикарный «кричащий» дом Бейкера стали в шутку именовать «Пиккадилли-холл». Перед нами прямая и широкая дорога (по сравнению с нею остальные лондонские улицы кажутся тесными) около двух километров длиной, от серкус до Арки Конституции — в том направлении, в котором Лондон на протяжении истории тянулся все дальше к западу. Изначально границей служило пересечение с нынешней Кларджес-стрит (так называемая «застава Пиккадилли»). Позднее ее сдвинули к Сент-Джордж-стрит, а в 1825 году и вовсе упразднили. По обеим сторонам главной улицы британской столицы тянется теперь сплошная стена высоких серых домов, лишь на юге уступающих место «Грин-парку» (буквально — Зеленому). Но подобно тому, как кэрролловской Алисе в «Зазеркалье» невозможно было добраться до последней шахматной линии, не соблюдя по дороге целого ряда условностей, Пиккадилли не выпустит нас на зеленую лужайку, не проведя сквозь череду своих английских церемоний. Моя первая «церемония» — чаепитие с Ричардом Тэймсом, знаменитым историком, автором книг о Лондоне, которого коллегия кавалеров английского ордена Синего медальона удостоила почетного сертификата за выдающееся знание города. Мы встретились в универсальном магазине «Фортнум и Мейсон» на Пиккадилли, известном традиционной сервировкой чая, называемой в Англии «Афтенун ти».

Название — опять-таки отголосок истории. Ныне эта старейшая лондонская бакалея принадлежит совершенно другим людям, а Уильямом Фортнумом звали одного из лакеев королевы Анны, который в 1707 году открыл здесь торговлю. Когда чуть позднее к нему присоединился богач по фамилии Мейсон, на Пиккадилли появилась одна из любопытных достопримечательностей. В XVIII столетии каждое утро двери магазина раскрывались и из них «высыпались» десятки коробейников. Они разносили в корзинах заказанные накануне наборы для солидных клиентов. Днем посыльные удачливых компаньонов торговали вразнос на лошадиных бегах. Теперь публика, естественно, стекается в магазин сама, а мистер Фортнум и мистер Мейсон кланяются ей (и друг другу) каждый час, выходя из механических недр расположенного над главным входом огромного круглого циферблата.

— Даже в самых шикарных апартаментах на Пиккадилли не было тогда никаких кухонь. — Ричард рассказывает об этом с такой естественностью, будто сам застал те времена. — Поэтому, чтобы принять гостей или просто пообедать, приходилось посылать за готовой едой. Фортнум первым стал продавать ее в этом районе. А поскольку здесь жили преимущественно офицеры короны, часто и надолго отбывающие за моря, предприятие скоро приобрело международную славу: некоторые «корзины» с сухими продуктами долгого хранения отправлялись даже в Индию, чтобы «скрасить тоску, тяготы службы и тому подобное» тамошним старым клиентам.

Я и раньше была на «Афтенун ти», но никогда — в таком модном и старинном заведении. Вероятно, я слишком многого ожидала, но после роскошного первого этажа четвертый показался мне скучноватым. Интерьер выцвел, потолки низкие, а чайной церемонии не доставало «церемониальности». Тем не менее мы выпили чаю со всем тем, что к нему полагалось. На традиционном трехъярусном подносе снизу лежали крохотные треугольные сэндвичи с яйцом, семгой и очищенными огурцами, в середине пшеничные булочки с джемом и топлеными сливками, а наверху целый набор миниатюрных пирожных. В зале, кроме нескольких случайных туристов, никого не было. Мистер Тэймс любезно спросил, можно ли ему «поработать мамочкой», то есть налить мне чаю. Это устаревшее английское выражение уже почти никогда не услышишь. Разумеется, можно.

— Традиция английских чаепитий не так стара, как обычно думают. Ее завела году в 1840-м герцогиня Бедфордская. Рабочий день джентльменов стал тогда длиннее, они возвращались к обеду не раньше 7—8 вечера, и, чтобы дамы в ожидании мужей не умерли с голоду, ее светлость стала собирать приятельниц на чай в своем будуаре около пяти часов дня. Отсюда и пошло название «Афтенун ти». Поначалу это были посиделки исключительно для дам, и только тридцать лет спустя они переросли в более солидное мероприятие, которое один заезжий французский гость охарактеризовал как «пикник под крышей» — еду подавали «без протокола», и все угощались сами. Тогда же укоренилось еще одно новшество — застолье a la Russe: вместо того чтобы накладывать на тарелку все одновременно, блюда стали подавать одно за другим. Внедрение новой моды шло не без сопротивления: если хозяева не в состоянии были держать достаточный штат прислуги, гостям приходилось ждать своей очереди, а еда тем временем остывала…

Нам пришлось легче — закуска к чаю подается холодной, да и вся сразу, для чего и существует трехъярусный поднос, диктующий очередность блюд (всегда начинайте снизу). Вполне насытившись немногочисленными яствами, я с большой готовностью последовала за Ричардом на Джермин-стрит — через южный выход из «Фортнума». Эта улица-спутник Пиккадилли известна своими непревзойденными ателье рубашек, сорочек…

— …так что сырная лавка «Пакстона и Уайтфилда» здесь неожиданный «вставной элемент». С самого 1797 года в ней можно найти любой сыр, какой только существует на свете… А это — «Флорис», парфюмерная торговля, ею владеет семейство с Менорки. Точнее, с Менорки приехали в 1740 году их предки... — Тэймс рассказывает про каждую дверь, каждую вывеску в округе так, будто водит меня по собственной квартире. — …В «Турнбул и Ассер» шьют для принца Чарлза, и вообще, с 1885 года обслуживают всех принцев Уэльских. А также, например, Черчилля и (в книгах Яна Флеминга) Джеймса Бонда. Кстати, о Бонде. Как раз в эту минуту мой взгляд уперся в витрину магазина «Данхилл», где переливается серебром шикарный «Астон-Мартин DB5», прославленный агентом 007 и как бы обещающий своим посетителям, что они тоже почувствуют себя героями в одежде, купленной в этом магазине.

А я опять выхожу на Пиккадилли. Мне необходимо еще кое с кем там поговорить.

Доктор Йен Элиот — публицист и ученый-историк, специализирующийся на российской тематике. В течение многих лет он был ведущим автором «Таймс». В 1980-х — руководитель мюнхенского отделения радио «Свобода» и директор Британо-Российского культурного центра. В 2000-м по случаю дня рождения королевы был награжден орденом Британской империи. С Элиотом мы договорились встретиться в старом книжном магазине «Хэтчардз», который по сей день поставляет новинки королевскому двору. В 1797 году молодой человек по имени Джон Хэтчард задумал его еще и как клуб — для таких же, как он сам, лондонских библиофилов. В глубине этого помещения на Пиккадилли была обустроена маленькая гостиная, где постоянные посетители могли побеседовать, посидеть у камина с газетой и заказать что-нибудь освежающее из соседнего «Фортнума». В позапрошлом веке все эти возможности пришлись очень по душе цвету общества — и герцогу Веллингтону, и страстным политическим оппонентам Гладстону и Дизраэли, сменявшим друг друга в премьерском кресле, и Оскару Уайльду. Последний имел обыкновение посылать в «Хэтчардз» свои пьесы, считаясь с литературным мнением хозяина магазина.

Той маленькой гостиной с камином уже, увы, нет, но знаменитостей среди покупателей по-прежнему хватает, и репутация «дедушки» британского букинистического рынка все так же на высоте. Авторитет теряется с таким же трудом и так же долго, как приобретается, — видимо, как раз это обстоятельство заинтересовало новых грандов бизнеса. Хоть это и не афишируется, «Хэтчардз» больше не является маленьким семейным предприятием, его поглотила крупнейшая книготорговая сеть Англии «Уотерстоунс». Флагманский восьмиэтажный магазин этой фирмы (крупнейший в Европе) тоже расположился на Пиккадилли в здании, где до 1999 года помещался «Симпсонс» — универмаг, который ввел в английскую моду готовый мужской костюм и где происходило действие популярного комедийного сериала «Вас обслужили?» производства Би-би-си. Теперь в распоряжении посетителей «Уотерстоунс» есть несколько кафе, ресторанов, а также свободный доступ в Интернет.

…День выдался стереотипно английским: серым, туманным и ужасно холодным. Все мы знаем, как англичане любят обсуждать погоду, но гораздо менее известен их стоицизм в отношении низких температур. Надев зимнее пальто, сапоги, обмотав теплым шарфом шею, я вдруг замечаю женщину в одном легком костюме. Посиневшая, с плотно сжатыми губами, она спокойно и твердо ожидает автобуса. И так у них не только с одеждой, но и с жилищами. Дома никогда не обогреваются в достаточной мере. Сначала я думала, что дело в дороговизне топлива и сквозняках, но один лондонец объяснил: «Никакого холода вообще не существует. Если вам холодно, просто наденьте еще один джемпер». Зиновий Зиник, писатель-эмигрант, проживший в Англии более 30 лет, считает иначе: «Англичане просто боятся разбудить в себе излишний жар».

Действительно, вопреки расхожему стереотипу британцы не так уж сдержанны, вежливы и бесстрастны. Все это — фасад. Отклик вековых традиций, четкого разделения между общественным поведением и частным, развитое представление о том, что уместно в провинции, а что в столице, на скачках и во время регаты. Что можно позволить себе в обществе дам, а что в чисто мужской компании. Хотя часто этот контроль пропадает, особенно после приема спиртного, когда грубость и пошлость могут проявить себя. Думаю, что отсюда известный и в значительнейшей мере «пиккадилльский» феномен закрытых клубов для джентльменов. Попытка скрыть свои «слабости» от посторонних. Эти заведения всегда интересовали меня, и я засыпаю Элиота вопросами: «Как в них вступают?», «Допускаются ли все же, хоть в виде исключения, женщины?», «Сколько стоит членство?» и так далее.

— Клубы возникали спонтанно. Никто не в состоянии объяснить, кто их «придумал». Просто кто-то говорил: пойдем, поиграем в карты у Уайта или у Будли. Все подобные заведения назывались раньше по именам владельцев, в отличие от более поздних, таких, как, скажем, «Реформ-клуб». Но это уже с середины XIX века. Там политики и вообще люди, имеющие отношение к управлению империей, могли собраться вместе, подискутировать...

— Без женщин и простонародья, — не удержалась я. Идея частных клубов как-то претит моему демократическому сознанию. Не придерживаясь мнения, будто все люди равны от природы, я, однако, верю, что они равны в формальных правах. И если богатые желают общаться только с богатыми, пусть просто повышают цены в своих «убежищах», но никому ничего не запрещают. Однако Элиот разбил мой аргумент, заметив, что частные клубы не предназначены только для богатых, хотя, разумеется, многие члены — состоятельные люди. Клуб — это место, где собираются свои люди, где всегда можно выпить, поесть и побеседовать с единомышленником. Большинство клубов такого рода располагается в районе Сент-Джеймсской площади, по южной стороне Пиккадилли. Элиот согласился взять меня в «Атенеум», членом которого является, и мы не спеша направились туда через площадь.

— Поначалу в этом доме располагалась Ост-Индская компания, — указав на неприметное здание, повествовал Элиот, — она безраздельно правила Индией, пока правительство не спохватилось. Теперь помещение делят между собой три или, кажется, даже четыре клуба. Арендная плата безумно высока, и ни одному из них в отдельности целый дом не по карману. Вся земля в этом районе принадлежит короне, кроме участка под домом Нелл Гвин, любовницы Карла II, которая в свое время добилась «безусловного права собственности», то есть права не платить аренды никому. Клубы же регулярно отчисляют некую фиксированную сумму короне. Ежегодные взносы разнятся, но обычно составляют от нескольких сотен до тысячи фунтов. Большинство заведений до сих пор предоставляет ночлег своим членам.

...Каждый из этих «анклавов» незыблемой британской традиции оригинален — как минимум в деталях. Старейший, «Уайтс», славится высокими ставками в игре, и, кроме того, в нем состоит больше членов царствующего дома, чем в каком-либо другом. Принц Чарлз накануне свадьбы с леди Дианой устраивал здесь мальчишник. Отец и вдохновитель дендизма Джордж Браммел обосновался со своим «двором» в «Будлз» и оттуда диктовал свету моды. Либерально настроенные члены «Реформ-клуба», о котором уже говорилось, подготовили в 1832 году Билль о реформе парламента. Тогда в пику им противники Билля основали «Карлтон», который и по сей день является «гнездом» консерваторов. Все премьер-министры от Консервативной партии по традиции обязаны быть его членами, поэтому нетрудно себе представить, какое затруднение вышло с Маргарет Тэтчер. В конце концов ее провозгласили Почетным Мужчиной. Иначе пришлось бы в нарушение правил допустить в клуб женщину, что немыслимо.

Все эти клубы расположены чуть поодаль, а непосредственно на магистраль Пиккадилли выходит только «Ин энд Аут», названный так из-за двойных ворот, на каждой решетке которых имеется недвусмысленное указание: где «вход», а где «выход». И все. Кроме этих двух слов ни на этом, ни на одном другом клубном здании никаких надписей и опознавательных знаков нет. Этого требует принцип неприкосновенности частной жизни, чтимый британцами, как, наверное, ни одним другим народом на свете. Либо вы знаете, где находится клуб, либо нет. В последнем случае вы, вероятнее всего, к нему не принадлежите.

— Это в свое время затрудняло и меня. — Видно, что Элиот относится к себе с чувством юмора. — Когда я впервые приехал в Лондон из Шотландии, меня пригласили отобедать в «Tрэвеллерз». Просто сказали — приходите в «Трэвеллерз». И я, конечно, не признался, что не знаю, где он. Никому не хочется выглядеть еще большим простофилей, чем на самом деле. В общем, перед тем как найти клуб, я раз 50 прошагал мимо него.

В нескольких шагах от Сент-Джеймсской площади, напротив памятника победителям в Крымской войне (отлитого из трофейной русской пушки), перед нами вырастает большое здание в стиле неоклассицизма, где и помещается «Атенеум». Для учреждения, не склонного себя афишировать и претендующего на «незаметность», уменьшенная копия Парфенона с золотой Афиной над портиком — это немного чересчур, думаю я. Но «в чужой монастырь»…

Зато внутри клуб (где запрещено пользоваться мобильными телефонами, диктофонами и фотокамерами) полностью соответствовал моим ожиданиям: потертая темно-зеленая кожа кресел, мраморная лестница, высокие потолки, потемневшее от времени дерево — атмосфера покоя и интеллектуальных занятий пронизывает анфиладу комнат, делая их похожими на читальные залы Кембриджского университета. Справа — бар, куда (отголосок суровых времен) женщин до четырех дня не пускают. Слева — ресторан, днем вообще закрытый. Остается подниматься в библиотеку. На центральной лестнице мой взгляд рассеянно скользнул по круглым настенным часам над аркой, и Элиот вдруг хмыкнул: не замечаю ли я чего-нибудь странного. Оробев оттого, что вообще допущена в такое место, я испугалась попасть впросак. Но долго мой спутник меня не мучил: «необычность», не таясь, сияет на циферблате — в римской цифре VIII недостает палочки. Часы два раза показывают VII.

— Ошибку сначала хотели исправить, но потом решили оставить так. Если встреча назначена на семь, а ты опоздал на час, никто не сможет тебя упрекнуть.

Возможно, такие опоздания и случались, ведь великие люди, как правило, рассеянны, а их среди завсегдатаев «Атенеума» всегда было множество. На верхней площадке лестницы, на подставке, лежит массивный том в кожаном переплете. Там поименованы все члены клуба — лауреаты Нобелевской премии. Список впечатляет.

— В клуб принимают по рекомендации действующих членов, поэтому все зависит от того, кто ваши друзья. «Атенеум» всегда был известен как «уголок интеллектуалов». «Приверженцы» других клубов, если хотят вставить шпильку, говорят, что у нас тут «собрание епископов», — смеется Элиот. — Потому что епископы известны напыщенностью и страстью к бесконечным дебатам. Мы вечно что-нибудь подолгу обсуждаем. Например, никак не могли решить: посвящать или не посвящать в «сан» женщин. В конце концов решили посвящать. Одной из первых дам, разделивших наше общество, стала россиянка, моя знакомая из Москвы. Кто именно, извините, не скажу.

Библиотека «Атенеума» представляет собой просторный зал с огромными окнами и стеллажами от пола до потолка по всему периметру. В специальных зажимах — свежие газеты, на буфете — чай и кофе. Мы перешли на полушепот, потому что вокруг царит атмосфера абсолютной сосредоточенности. Я понимаю, что здесь так всегда было и будет. Поистине время остановилось, и ошибка на часах уже не представляется недоразумением. Единственным знаком модернизации выглядит дамская комната. Она вся «с иголочки», сверкает чистотой и выкрашена в ярко-розовые тона — чужеродное вкрапление в этом патриархальном «логове». Очень трогательно со стороны мужчин. Наверняка они были чрезвычайно довольны своей предупредительностью, ведь всем известно: розовый цвет — это как раз то, что нужно женщине.

   Мы минуем тот самый «невидимый миру» «Трэвеллерз», который доктор Йен Элиот так мучительно искал в молодости, затем еще один клуб для руководителей частных компаний под названием «Институт директоров», оставляем позади Сент-Джеймсский (в буквальном переводе — «Святого Иакова») дворец…

— Он сохранился со времен Генриха VIII почти в первозданном состоянии. И по-прежнему считается главным местом придворных церемоний. Например, приемов в честь прибытия иностранных представителей. Все они, в том числе и господин Карасин, на представление которого Ее Величеству я приходил сюда последний раз, до сих пор считаются «послами при дворе Святого Иакова».

…и снова выходим на основную магистраль Пиккадилли у ее пересечения с Сент-Джеймс-стрит, как раз возле «Дома икры».

— С 1950 года его держит семья, которая утверждает, что хранит секрет особого приготовления копченой лососины (они называют ее на русский манер «balik»), якобы доставшийся им в наследство непосредственно от царского повара (какого именно царя — не уточняется). Это супердорогой магазин. Сто граммов белуги стоят у них от ста до четырехсот фунтов...

Повернув голову обратно к «Дому икры», словно желая оценить всю его дороговизну, я ударилась о первое из «деревьев», за которым вырос дремучий лес колонн: отель «Ритц», 1906 года постройки. Совсем недавно он навел новый блеск на свои помещения (особенно это касается чайного ресторана «Палм-корт»). Впрочем, лондонцы, хотя освоили шикарный комплекс прочно и в свойственной им иронической манере (рассказывают, что однажды Гилберт Кийт Честертон и его приятель ворвались в ритцевский вестибюль верхом на ослах и потребовали согласно средневековому английскому обычаю «обед для приезжих и фураж для животных»), но недолюбливают его. Большинство моих местных друзей из рудиментарной антипатии к французам оценивают это заведение как «недостаточно английское».

Впрочем, это не мешает «коктейлю в Ритце» считаться атрибутом сладкой жизни. Бар — произведение искусства в духе арт-нуво — сверкает калейдоскопом пышных деталей. Свет льется через витражи. Одна картинка бросилась мне в глаза: Зевс в облике Лебедя совокупляется с Ледой. Я попыталась узнать у официанта, при чем тут, на его взгляд, этот сюжет, но тот ничего вразумительно не объяснил: «Наверное, отражение времени. Декаданс, и все такое. Чего еще ожидать от французов?» Обслуживают здесь неторопливо и в высшей степени «осмысленно». Фунты стерлингов уходят килограммами, но выпить шампанского в «Ритце» — это вдохновляет, и даже как-то пьянит, несмотря на микроскопический объем жидкости... Так что до Грин-парка, бывшего некогда местом королевской охоты на оленей, мы добираемся слегка навеселе. Во всяком случае, я — для Элиота времяпрепровождение в цитаделях бомонда куда более привычно. Будь сегодня летний день, то эта часть Зеленого массива, примыкающего с севера к Пиккадилли, была бы наполнена публикой, пришедшей сюда съесть ланч или полежать под открытым небом. А в конце XIX века эти газоны служили местом массовой ночевки бродяг и проституток, тогда как на противоположной стороне улицы разодетые пары демонстрировали последние образцы европейской моды, центр которой постепенно перемещался из Парижа в Лондон.

Здесь же в 1814 году праздновали общую победу над Наполеоном Георг IV и Александр I. Российский государь остановился на Пиккадилли в ныне уже не существующем отеле «Палтни». Впрочем, там он бывал редко, а основное время проводил принимая с английским «коллегой» парады. Полки в красных и зеленых мундирах, сменяя друг друга, маршировали к площади Гайд-парк-корнер (ныне она пользуется славой самой бестолковой авторазвязки в Великобритании) и исчезали из поля зрения монархов возле того места, где позже выросла Веллингтонова арка, она же Арка Конституции — в ходу оба названия. Как можно догадаться по первому из них, ее пришлось возводить очень скоро: празднества 1814 года оказались преждевременными. Год спустя Веллингтон взял на себя труд добить «корсиканское чудовище» при Ватерлоо. Теперь «железный» (в прямом и переносном смысле слова) герцог восседает рядом с Аркой своего имени на боевом коне по кличке Копенгаген. Легенда гласит, что во время исторического сражения не знающий усталости конь носил своего седока 16 часов подряд.

А несколькими метрами дальше, опершись на меч Голиафа, стоит Давид. Надпись на постаменте: «Саул сразил тысячи, но Давид — десятки тысяч». На вопрос, как эти библейские персонажи вписываются в общую картину английской боевой славы, Элиот заметил:

— Это аллегорическое посвящение героям-пулеметчикам Первой мировой войны. Они тоже умели разить врагов сразу в больших количествах.

Весьма слабая привязка, по моему мнению, да и идея жутковатая.

Нынешний герцог Веллингтон занимает верхний этаж Апсли-хауса, выходящего окнами на Пиккадилли. Остальное — музей его великого предка, в котором выставлены награды, в том числе российские. Во времена Железного герцога (прозвище он, между прочим, получил не за особую стойкость, которой, кстати, действительно отличался, а за то, что установил на окнах металлические ставни) адрес этого дома был прост: Лондон, № 1. Тогда он служил крайней западной точкой города.

Теперь нам предстоит развернуться и следовать по Пиккадилли в обратном направлении.

   Пока мы добирались до конца «большой дороги», я окончательно превратилась в сосульку, да и желудок требовал подкрепления. В этом отрезке Пиккадилли отсутствуют вывески ресторанов, и единственное, что дает о себе знать, это неизбежное для западных столиц «Хард Рок кафе» (зато самое первое из них), но оно явно не то, что нам нужно.

— Я человек традиций. Если иду обедать в паб, то должен получить «фиш энд чипс» (рыбу с картошкой). Раньше ее легко было найти, можно и теперь, но нужно поискать. Теперь модно указывать в меню какой-нибудь халибут под соусом «бешамель». К чему такая маскировка? Если это не что иное, как «фиш энд чипс»?!

В конце концов удалось и согреть, и наполнить желудки в заведении с тюдоровским названием «Роза и корона». После чего мы снова двинулись навстречу открытой пиккадилльской стихии, несмотря на мои слабые жалобы, что, мол, хватит пока. Элиот, будучи шотландцем, переносит суровую погоду куда лучше и непременно хочет побывать со мной еще в двух местах…

Его пожелание осуществилось лишь наполовину. Отель «Браунз» (небольшое причудливое заведение с прекрасным традиционным «Афтенун ти»), основанный дворецким лорда Байрона, оказался не только закрыт, но и забит лесами по случаю реконструкции. Зато на противоположной (по диагонали) стороне улицы прославленный «АртсКлаб», «Клуб искусств», радушно распахнул нам двери. Более того, его президент Майкл Годби устроил импровизированную беглую экскурсию.

Он большой энтузиаст и очень «носится» со своим клубом, который действительно того стоит: чудесное «убежище» от пиккадилльской суматохи со множеством неожиданных уголков и элегантных обеденных залов. Есть даже садик для летних пикников.

Тем более обидно, что число членов стремительно идет на убыль, и клуб почти на мели, хотя и пользуется «безвозмездной арендой» дома XVIII столетия. А когда-то он являл собой, вероятно, самое блестящее в Европе собрание «всех профессионалов и любителей, имеющих отношение к искусствам, литературе или науке» (они по уставу имели право на членство). Вскоре после Второй мировой войны «Артсклаб» объединился с «Клубом писателей» и таким образом может числить в своей истории и Диккенса, Суинберна, Твена, Уилки Коллинза, Тургенева, с одной стороны, и Лейтона, Сарджента, Сиккерта, Уистлера, Родена — с другой. Ливерпульский собор, стадион Уэмбли, Лондонский Дом правосудия, половина станций метро, Эрос, а также пулемет «Максим» — все это работы завсегдатаев клуба. Большинство из них были эстетами, любителями всего штучного, к тому же часто — отнюдь не богачами.

Поэтому следующий перекресток Пиккадилли — с Олд-Бонд-стрит, синонимом роскоши, буржуазного стиля и изобилия — не для них. Тут всегда продавалась одежда высшего класса для миллионеров: и сегодня Картье с Тиффани, Шанель с Лакруа, Армани с Хьюго Босс едва не толкают локтями друг друга. Но к нашему с Элиотом приходу здесь тихо, роскошные магазины рано закрываются. Полагаю, это потому, что их клиенты вполне располагают временем в любое время суток — когда-то северная сторона Пиккадилли была преимущественно аристократической, поэтому и торговцы дорогими марками «селились» поблизости. Сегодня от подлинных домов высшей знати на магистрали остался только Берлингтон-хаус. Изначальных барочных вогнутых фасадов с колоннами больше нет. Здесь царит строгое палладианское благородство, поклонником которого был известный архитектор-любитель третий лорд Берлингтон, при перестройке усадьбы взявший за образец палаццо Порто в Виченце.

Удивительно встретить в городской усадьбе торговый пассаж, однако, как выяснилось, его построили в начале XIX века для Джорджа Кавендиша, лорда Берлингтона, чтобы оградить приватные покои от мусора, в былые времена обильно покрывавшего Пиккадилли. Пожилой джентльмен изящно вышел из положения: отгородился от основной проезжей части «т